Духовное Врачевание, Неверие и Маловерие. Митрополит Антоний (Храповицкий) говорит: Возьмем сначала самые острые случаи./ Исповедующийся заявляет, что он неверующий./ Теперь такой, пожалуй, и не пошел бы на исповедь, но тогда (я преподавал до весны 1900 года) он объяснял бы свой приход требованием государственного закона для офицеров и чиновников,/ или требованием школы от учащихся,/ или, наконец, настоянием родителей или жены, или соблюдением принятых в семье обычаев./ Я уверен, впрочем, что и в настоящее время такие люди нередко появляются на исповеди./ Их прежде всего надо спросить, желают ли они серьезно и искренно говорить с духовником, или только пришли посмеяться; в последнем случае их должно просто отослать прочь./ (БЕСЕДА С КРЕЩАЕМЫМИ).? Спроси его, почему он потерял веру, от чтения ли книг, и каких именно,/ или от некоторых потрясений душевных - разочарований, несчастий, не принятых Богом молитв (это особенно часто бывает у женщин)/ или иных причин./ Если он назовет Толстого или иных писателей, как виновников потери им веры, то скажи: Конечно, эти книги стараются убить веру в людях, но не может быть, чтобы они явились достаточной причиной твоего неверия;/ наверно, ты не поинтересовался почитать ни одной книги в защиту веры или хотя бы одну, посвященную опровержению названных мыслителей./ Не разум, а распутство бывают врагами веры, как сказал Господь: "Ибо кто постыдится Мене и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном" и прочее. (Мк. 8:38). Не сказал: в роде ленивом или корыстолюбивом, но прелюбодейном, ибо знал, где и откуда начинается вражда против Бога./ "Жизнь послушника Василия Милонова, в миру отставного полковника гвардейской артиллерии, замечательна обращением его из неверующего в верующего и кающегося. По его собственному признанию, в молодости он был вполне неверующий человек и, служа в гвардии в Петербурге, отличался в кругу товарищей разнузданностью нрава. Все святое ему было нипочем: он кощунствовал над святыней, смеялся над всяким выражением христианского благочестия, отрицал саму веру в Бога и вечную будущность человека. Мать его — старушка, женщина глубоко верующая и благочестивая, просила его остепениться, но напрасно. Сын ее продолжал кутить и развратничать, а она молилась за него усердно Богу, и Господь, хотящий всем спастись, внял ее мольбам. Однажды, после попойки в кругу товарищей, Милонов вернулся к себе на квартиру и прилег отдохнуть. Не успел закрыть глаза, как слышит голос из-за печки: «Милонов, возьми пистолет и застрелись». Это его очень изумило: он думал, что кто-то над ним шутит. Осмотрел комнату, никого не нашел и решил, что это игра воображения. Но голос снова ясно послышался из прежнего места и на этот раз весьма настоятельно требовал взять пистолет и застрелиться. Встревоженный, он крикнул денщика и рассказал ему, что слышал уже несколько раз неведомый ему голос из-за печки, призывающий взять пистолет и застрелиться. Денщик — верующий человек — сказал, что это явно бесовское наваждение. Он посоветовал барину перекреститься и помолиться Богу. Милонов, давно не крестившийся и не молившийся, выбранил денщика за такое предложение, посмеялся над его суеверием и больше не хотел его слушать. Но денщик умолял последовать его совету: когда послышится голос, осенить себя крестным знамением. — «Тогда увидите, что и Бог и бес существуют, голос сейчас же прекратится, ибо ясно, что он бесовского происхождения и хочет склонить вас к самоубийству, чтобы навеки погубить вашу душу». Отпустив денщика и несколько успокоившись, Милонов опять услышал прежний голос из-за печки и решился перекреститься. Голос мгновенно умолк. Это поразило его. Он стал задумываться, вспоминать свою прежнюю жизнь. Невольный ужас напал на него, и он решился навсегда расстаться с прежними привычками и остальные дни свои посвятить покаянию в грехах. Нимало не медля, подал он в отставку и, надев простой овчинный тулуп, пешком пошел в Киев с намерением поступить для покаяния в Киево-Печерскую Лавру. Лаврское начальство затруднилось его принять и заставило лично явиться к митрополиту. Тот очень удивился, видя перед собой полковника в нищенской одежде. Но когда Милонов откровенно рассказал ему свою жизнь, он не советовал оставаться в Лавре как обители городской и шумной, а велел отправиться в пустынную Глинскую обитель к старцу-игумену Филарету и под его опытным руководством подвизаться для спасения своей души. Милонов так и сделал, пришел в Глинскую пустынь, открылся игумену Филарету и был принят в число братии. (Отеч. М.Л. № 979). Духовная мнительность. Иной верующий и молящийся христианин сетует пред духовником так: временами я верую в Причастие, временами я верую в Бога, временами как будто вовсе не верую./ Такие помыслы неверия возникают в душах людей мнительных, любящих перещупывать все свои ощущения и исполненных постоянной суетной боязни, как бы в чем не промахнуться,/ как бы не оказаться в чем либо неисправными./ То им кажется, что они больны сами, или их дитя начинает хворать или вот-вот захворает и т.п./ Нередко они впадают в еще большую беду, в так называемые "хульные помыслы," когда в их голове, совершенно против их воли, с мыслью об имени Христовом или Богородицы складываются те или иные ругательные слова,/ и конечно, чем они больше борются против таких нелепых сочетаний, тем эти нелепые сочетания настойчивее теснятся в их голову./ Неопытные люди с ужасом начинают считать себя богохульниками. "Бывший наместник Троице-Сергиевой Лавры, архимандрит Кронид, поведал о себе следующее: «В Лавре я был вручен духовному окормлению старца, отца Никодима, мужа простого сердцем, но мудрого по душе, очень доброго, и с ним духовно сблизился. Такая жизнь, видимо, врагу нашего спасения не понравилась. Он напал на меня с такой ужасной злобой, смущал меня помыслами хулы на Бога и неверия, что я едва не помрачился. Настал Великий пост 1878 года. В чистый понедельник я пришел к утрене в трапезную церковь, радуясь, что Господь сподобил дожить до этих великих дней и провести пост в покаянии. Здесь я устремил свой взор на местный образ Спасителя с мольбой к Нему о помощи в деле спасения. Вдруг неожиданно, как молния, в моем уме пронеслась мысль неверия и хулы на Христа Спасителя. Это меня так напугало, что я как бы омертвел. В то же время я почувствовал, как по всему моему телу пробежала искра адского огня, а сердце исполнилось смертельной тоски. В испуге и трепете я тогда перевел свой взор на икону Божией Матери, моля Ее защитить от страшных и пагубных помыслов. Но, к своему ужасу, я заметил, что помыслы богохульства и хулы на Матерь Божию еще сильнее восстают во мне. Тогда я молитвенно обратился к Преподобному Сергию. Но скверная мысленная ругань с ужасной силой обрушилась и на него. Затем слова хулы, неверия и богохульства на все святое и, страшно сказать, даже на Святое Святых, то есть на Тайны Христовы, полились во мне неудержимым потоком. От мучительной тоски я помертвел и не находил нигде места. Моя душевная мука была столь велика, что я за пять дней совершенно изменился в лице. Архимандрит Леонид однажды обратил на меня особое внимание и спросил: «Константин! Что с тобой? Тебя узнать нельзя!» Я отвечал ему, что мне очень нездоровится. Наступила пятница, а помыслы все продолжались. Иду к своему духовному отцу исповедоваться, а помысл подсказывает мне: «Неужели ты поведаешь духовнику все свои пагубные, хульные помыслы?» Я послушался мысленного совета и, исповедуясь, умолчал о помыслах. Но выходя после исповеди из келлии духовника, я почувствовал такую сильнейшую тоску, что от страшного внутреннего смятения не мог сдержать своих рыданий и, плача, как дитя, упал на диван, стоявший возле двери. Духовник смутился и спросил меня: «Костя, что с тобой?» Я ему отвечаю: «Батюшка! Я погиб!» — «Как погиб?» Тогда я поведал ему свои душевные помыслы, терзавшие меня всю неделю, начиная с чистого понедельника. Слушая меня, духовник спросил: «Да что ты, утешаешься что ли этими помыслами?» Я отвечаю ему: «Не утешаюсь, батюшка, а стражду неописуемо». Тогда духовник снова подвел меня ко кресту и Евангелию, снова прочитал разрешительную молитву и отпустил меня. После этого на душе у меня стало так легко, что я от духовника не шел, а летел на крыльях радости. Все страшные помыслы исчезли, и я, грешный, спокойно мог приступить к Святой Чаше». (Отеч. М.Л. № 1187). На таковые помыслы не должно обращать никакого внимания, а спокойно молиться и приобщаться Святого Причастия, какие бы глупые слова или образы ни теснились в голове./ (Как видим такие помыслы враг может возбудить и по зависти, а Господь попустить для смирения. На многих примерах мы убеждаемся, что одна из причин страданий это страх сознаться в грехе). Страх сознаться в грехе. Некоторые монастырские духовники поведали мне,- говорит Митрополит Антоний, - что Бог им помогал добиться от кающихся признания в таких грехах, которые они не решались открыть на прежних исповедях в продолжение десяти, двадцати лет,/ а потому мучились целую жизнь и считали себя погибшими для спасения, зная слова Церкви: "Аще ли что скрыеши от мене, сугуб грех имаши; внемли убо, понеже пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши"./ Грехи эти бывают или очень постыдные и грязные, противоестественные по заповеди "Не прелюбодействуй",/ (Бывают случаи,когда на исповеди священник спрашивает:"Не совершали ли противоестественные грехи?", то человек кается, ведь подробности ни кто не расспрашивает, а затем в беседах с подругами, а иногда на форуме на весь мир, возмущается, (называя грех так, как принято называть его в народе) о том , что священник спросил о таком грехе. Таким образом возмущаясь лишает себя покаяния. (О осквернении). Священник спросил чтобы не погибли. На том свете спрашивать не будут, а просто продемонстрируют у всех на глазах. О гинекологе). Как поступали люди желающие по истине спастись: "Некогда один святой старец, спасавшийся на горе Олимп, беседовал с братиями о спасении души. Во время беседы к старцу подошел простолюдин, поклонился ему и молча остановился. Старец спросил: «Что тебе нужно?» Простолюдин сказал: «Да пришел к твоей святыне исповедать свои грехи, честный отче». Старец сказал: «Говори перед всеми, не стыдись». Тогда простолюдин начал в присутствии всех исповедовать свои грехи, иные из которых были столь тяжки, что неудобно и называть их. Когда он все рассказал со слезами, то поник долу и стоял унылый с сокрушенным сердцем. Старец же, после его исповеди, долго размышлял о чем-то и, наконец, сказал: «Хочешь ли принять иноческий образ?» «Ей, отче, — ответил простолюдин, — желаю и даже захватил сюда необходимые при пострижении одежды». После этого старец преподал ему несколько наставлений, облек его в ангельский образ и, отпуская, сказал: «Иди, чадо, с миром и больше не согрешай». Он же, поклонившись до земли, ушел, славя Бога. Монахи всему этому удивлялись и сказали старцу: «Что это значит, отче? Сколько тяжких грехов сейчас он назвал, и ты не дал ему никакого послушания, не наложил на него ни малейшей епитимий?» «О, любезные дети, — сказал старец, — неужели вы не видели, что, когда он исповедовал свои грехи, близ него стоял страшный муж, лицо которого блистало, как молния, и одежды его были белы, как снег. Он держал в руках хартию грехов каявшегося, и когда простолюдин высказывал мне грехи перед всеми вами, он постепенно изглаждал их из хартии? И если таким образом простил его Бог, то как же я-то после этого смею давать ему какую бы то ни было епитимию?» Услышав это, монахи ужаснулись и возблагодарили Господа нашего Иисуса Христа, возвеличили благость и человеколюбие Его и разошлись, дивясь о преславных делах Бога нашего. (Отеч М.Л. № 286). Митрополит Антоний (Храповицкий) говорит: Или например грехи: кровосмешение,/ скотоложство,/ деторастление/ (все это бывает весьма часто, и притом иногда у людей, которые пользуются уважением окружающих),/ или преступные в уголовном смысле: убийство,/ детоубийство,/ воровство,/ грабеж,/ попытки отравления,/ злостное оклеветание из ревности или зависти,/ внушение ненависти к близким,/ возбуждение ближних против Церкви и веры и т.п./ Если духовник прямо поставит вопрос о таком грехе, то кающийся, пожалуй, не отречется, но сам сказать своего преступления не решится./ "Беседуя с неким старцем, жившим близ аввы Зенона, мы спросили его: «Если кого беспокоит греховный помысл и он, прочитав или услышав от отцов о борьбе с таким помыслом, хочет исправить свое душевное настроение, но не может, надо ли исповедать это кому-либо из старцев или должно руководствоваться прочитанным и удовлетворяться своей совестью?» Старец отвечал нам: «Должно исповедать отцу, но отцу, способному оказать помощь, и не уповать на себя. Боримый страстью не может сам себе принести пользы, в особенности если страсть обладает им. Со мной в юности случилось нечто подобное. Душа моя была уязвлена страстью, и я побеждался ею. Услышав об авве Зеноне, что он исцелил многих, я вознамерился идти к нему и возвестить совершающееся надо мной. Но помысл удерживал меня, внушая: «Ведь ты знаешь, как должно поступить! Поступи сообразно прочитанному тобой и не соблазняй старца. Когда я решался идти, брань несколько облегчалась, и я оставлял свое намерение. Тогда снова потопляла меня страсть, и я снова побуждал себя сходить к старцу, но враг опять обольщал меня, не попуская исповедать старцу борющих меня помыслов. Не раз приходил я к старцу и думал, что способ исцеления мне известен. «Какая нужда, — говорил помысл, — рассказывать о себе кому-либо?» Это приносил мне враг, чтобы я не открыл страсти и не получил исцеления. Старец презирал, что я имею что-то на сердце, но не обличал меня, а ждал, чтоб я сам исповедал ему. Вместе с тем он наставлял меня на благое жительство и отпускал с миром. Приходя к себе, я скорбел и плакал, говоря: «Доколе, окаянная моя душа, ты будешь отвергать врачевание? Издалека приходят к старцу и получают исцеление, а ты не можешь возобладать собой, не хочешь исцелиться, имея врача близ себя!» Как- то, разжегшись сердцем, я встал и сказал сам себе: «Пойду к старцу, и если никого не встречу у него, то это будет для меня знамением воли Божией, чтоб я исповедал ему мои помыслы». С такой решимостью я пришел к старцу и не встретил у него никого. Старец, как обычно, поучал меня спасению души и как кто может очиститься от скверных помыслов. Победясь опять стыдом и не будучи в состоянии исповедать грех, я просил отпустить меня. Старец сотворил молитву и, провожая меня, пошел впереди к дверям, а я, томимый помыслами, — сказать старцу или не сказать, — шел за ним, ступая медленно. Старец, видя, что помыслы очень истомили меня, повернулся и, прикоснувшись к моей груди, сказал: «Что делается с тобой? И я человек». Когда старец сказал мне это, сердце мое как будто отверзлось и я упал ниц к его ногам, умоляя помиловать меня. Он спросил: «Что с тобой?» Я отвечал: «Ты знаешь, чем я страдаю». Он сказал: «Нужно тебе самому обличить свое состояние». Тогда я с великим стыдом исповедал свою страсть. Он сказал мне: «Чего ты стыдишься? Скажи мне, не человек ли я? Не три ли года ты приходил сюда, имея эти помыслы и не исповедуя их?» Я припал к его ногам и умолял: «Помилуй меня, ради Бога, скажи мне, что делать?» Он отвечал: «Пойди усиль свою молитву и ни о ком не говори худо». Я возвратился в келлию, усилил молитву и благодатью Христовой, за молитвы старца, освободился от смущения этой страстью. По прошествии года пришел мне помысл, что, может быть, Бог помиловал меня по Своей милости, а не ради старца. Я пошел к нему и, желая испытать его, наедине поклонился ему, и сказал: «Авва! Помолись о мне ради того помысла, который я исповедал тебе в прошлом году». Он не поднял меня тотчас, но оставил в поклоне и, помолчав немного, сказал: «Встань и имей веру». Когда я услышал это, мне сделалось так стыдно, что от стыда мне хотелось, чтоб земля поглотила меня. Я встал и не мог взглянуть на старца. Дивясь ему, я возвратился в свою келлию». (То есть как видим вначале ему покаяться не давал ложный стыд внушенный врагом рода человеческого, а затем он по наущению врага пошел испытать старца, но был вразумлен кротким словом старца). (Отеч. М.Л. № 1097). Потребуй от кающегося немедленного или постепенного заглаждения последствий греха: если он что незаконно себе присвоил, пусть возвратит;/ если кого обесчестил, пусть удовлетворит, или испросит прощения;/ если наплодил незаконных детей, пусть содержит их и т.д./ Лгущие на исповеди обыкновенно оканчивают свою земную жизнь самоубийством;/ Пусть же грешник уже в том усматривает Божие к себе милосердие, что Господь не лишил его возможности исповедать свой грех./ (Но что бывает с теми, кто лишил себя такой возможности): "В селении Иммами еженедельно производился торг, на который отовсюду собирались купцы и стекалось бесчисленное множество народа. Там один купец продал свой товар и, собрав золото, хотел ночью уехать. Человекоубийца, увидев собранное золото, был объят безумной завистью и, не смыкая глаз, подстерегал отъезд этого человека. Тот действительно, после пения петухов, отправился, ничего не подозревая. А разбойник, опередив его и заняв место в засаде, внезапно оттуда выскочил, нанес удар и совершил убийство, присоединив, таким образом, к одному постыдному делу другое. Золото у него взял, а мертвое тело бросил к дверям Палладия Великого. Когда наступил день и разнеслась об этом молва, все бывшие на торге взволновались и, собравшись, взломали дверь у блаженного Палладия с намерением наказать его за убийство. Блаженный муж, окруженный столь великим множеством людей, воззрев на небо и устремив мысль к Богу, умолял Его обличить ложную клевету и открыть истину. Помолившись и взяв лежащего за правую руку, он сказал: «Скажи, юноша, кто нанес тебе удар, покажи виновника злодеяния и освободи невинного от такой нечестивой клеветы?» За словом последовало дело, умерший сел и, осмотрев присутствующих, рукой указал на убийцу. Тут поднялся шум, все изумились чуду и были поражены клеветой. Раздев того злодея, нашли у него нож, обагренный кровью, и золото, ставшее причиной преступления. Это чудо достаточно свидетельствует о дерзновении аввы Палладия перед Богом". (Отеч. М.Л. № 241). Протоиерей Борис Бакуменко.